Мне еще повезло, потому, что маленькой родители брали меня в Оперный театр. А затем, когда нас стало много, то оперу слушали по радио. Отец был главой семьи. Его слово было законом. В девять часов вечера мы все должны были лежать в кроватях и спать. Так нас воспитывали. И для меня это было нормой. Конечно, мне что-то не нравилось, но это не обсуждалось.
Несмотря на, по словам певицы, «пронзительную бедность», в их доме всегда царила чистота. Марсель-Софи старалась приготовить из картошки, которой в основном и питалась семья, разные блюда, но все равно питание было однообразным. Брат даже сочинил стишок про то, что «картошка надоела нам немножко, вот чечевица – та всегда пригодится». Однажды соседи выбросили мешки с немного подгнившей цветной капустой, и Мирей забрала их домой, где устроили целое пиршество.
Я увидела кинокамеры, направленные на меня, и подумала: «Боже мой, все меня увидят! И папа с мамой, и соседи…». Мой отец как раз купил телевизор в рассрочку и мы, дети, с ума сходили от радости. Приглашали в гости всех вокруг. Правда, смотреть передачи нам разрешалось лишь по воскресным дням. Я выиграла этот конкурс, а затем было выступление в концертном зале «Олимпия», где пела с Саша Дистелем. Он меня представил публике, а я очень стеснялась говорить из-за южного акцента, поэтому пела, сколько было сил.
На прослушивание Матье пришла в черном платье, подражая своему кумиру, великой Пиаф. Вначале замечания судей относительно ее провансальского акцента заставили ее поволноваться. Но успех выступления среди зрителей был огромным.